На последние протестные московские акции, их жестокий разгон, задержания и суды над протестантами лидер сибирского андеграунда, художник Дамир Муратов неожиданно отозвался новой картиной – "Свободу мусорам". О том, почему художник не всегда может оставаться вне политики Муратов рассказал в интервью изданию "Сибирь.Реалии".
"Все засыплет хвоей наших кедров"
– Сидишь и думаешь: что происходит? Это ж надо назвать: "силовые" структуры! Почему не насиловые или изнасиловые? – удивляется художник Дамир Муратов, привыкший "наполнять слова сиянием": многие из его работ представляют собой сочетание рисунка с фразой.
Искусствоведы называют труды Муратова "поп-артом в квадрате". Он пишет на картоне и фанере, использует в инсталляциях скотч, кассеты, карты, веревки, пакеты, потому что для него мусор – "экстракт цивилизации", как для археолога он – кладезь информации. Сочетает несочетаемое – кока-колу с пионерами, культовые символы со знаменитыми брендами, японских самураев с мексиканской этникой, русский фольклор – с аниме. Сюжеты клише, китча, граффити доводит до абсурда. "Свободу мусорам" – как раз вывернутое наизнанку криминальное клише: "ворам – свободу, мусорам – зону".
– Если говорить о власти и народе, то я понимаю ситуацию так, – объясняет: – Народ – часть огромного христианского мира, неважно, православный ты, мусульманин или буддист. По отношению к государству мы все – христиане, потому что живем по заповедям, которые в принципе общие для всех религий. Вся же структура государства – правительство, армия, суд, налоговая – создана по образцу и подобию языческого Древнего Рима. Язычество требует постоянных жертв, а народ их не хочет: за нас уже принес жертву Христос, куда ж еще? Он хочет пахать, сеять, выращивать скот. Это государству нужны войны, смерти, утопии вроде поворачивания рек вспять… Есть государства, которые умеют договариваться с народом, а есть те, которые не умеют и не хотят. Договариваться надо, а не сажать, не устраивать мочилово.
Людское, человеческое никогда не было связано с государством, и я вижу его с каждым годом все больше
Политики Муратов обычно сторонится. "Все засыплет хвоей наших кедров", – "говорит" его картина, на которой странный иероглиф заносит потоком мягких разноцветных иголок. Он давно живет в своем мире – мире мифов, которые творит сам. Впрочем, очень может быть, не давно, а всегда – с 1967 года, когда он родился в Тобольске, бывшем в 16-м веке столицей Сибири. В 1998 году окончил худграф Омского педагогического университета. Его выставки теперь проходят в престижных художественных музеях и галереях Москвы и Санкт-Петербурга, Томска и Новосибирска, Тюмени и Кемерово, Котора и Лондона, а он по-прежнему остался, по его словам, тобольским парнем – человеком из маленького сибирского городка, где все пропитано историей, сросшейся с природой. Свои труды снисходительно зовет "картинками":
– Все, что я пишу, – это пейзаж, – объясняет. – Пейзаж ведь – не только природа, но и все, что вокруг. Это, собственно, твой договор с окружающим миром: что ты хочешь видеть, а что нет.
Сейчас Муратов чаще в разъездах, чем в Омске: выставляется в галерее "11.12", основанной Александром Шаровым в московском Центре современного искусства "Винзавод", оформляет спектакли, которые ставит режиссер Евгений Ибрагимов в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска, Норильска. Но о переезде ни в столицу, ни за границу, где тоже проводит много времени на пленэрах, "сибирский индеец", как называет Муратова пресса, не думает:
– Сибирь – это колония: зависимая территория, сырьевой придаток, который не имеет права ничего решать самостоятельно, которому все достается от Москвы по остаточному принципу, – считает он.– Но людское, человеческое никогда не было связано с государством, и я вижу его с каждым годом все больше. Не устаю любоваться на одуванчики, которые ломают асфальт, – вот это символ воли!
"В доме художника не говорят о бульдозере"
Работы Муратова, как будто вырастающие из сибирской травы, давно живут своей жизнью в художественных музеях и частных коллекциях. Плюшевый зверек Che Burashka в берете от команданте Че Гевары, с автоматом Калашникова наперевес, с которого и началась широкая известность Дамира в 2002 году, разошелся по кружкам, футболкам и аватаркам, превратившись в образ современного россиянина, растерявшегося в новом времени и судорожно мечущегося между самыми разными идеями: от либеральной до и радикальной.
Одна из самых известных картин – "Соединенные штаты Сибири", реплика на знаменитый "Флаг" Джаспера Джонса, наделала много шума, ее часто называют символом опасной сибирской идентичности. В 2012-м кураторы на всякий случай сняли ее с выставки в Красноярском музейном центре, а в 2016 году пресса подняла скандал, когда в футболке с принтом "Соединенных штатов Сибири" на юбилее Омска появился вице-губернатор, курирующий внутреннюю политику региона: а не за сепаратизм ли он ратует?
– Меня все время пытаются вставить в какие-то политические рамки, – пожимает плечами Дамир. – А я просто рассказываю свои истории. У Бориса Гребенщикова есть песня: "Сквозь пластмассу и жесть Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья там, где мы склонны видеть столбы…" Искусство вообще – это рассказы истории, неважно, текстом, кистью или нотами ты демонстрируешь миру свое микрооткрытие. Придумываешь историю, глядя, как ветер гонит пакет, и она идет "в люди". Кто-то слышит ее, пытается наложить на свои представления, и вот он – конфликт, причем без горя и ломания рук. И без того в России слишком много страдальческой риторики. Что ни книга, то собачку топят, то старушку топором убивают, то "стон песней зовется". Целая нация сформировалась на страдании. В Советском Союзе ведь как было? Надо пострадать – вот вам Достоевский, надо подумать – вот Толстой, а надо похохотать – вот тут мы подумаем, дать вам Зощенко или не стоит.
Советский Союз, впрочем, судя по картинам, он по-своему нежно любит. Знаки той эпохи для него – не серпы с молотами, а старые игрушки, этикетки от одеколона "Шипр" и портвейна "Три семерки", обложки детских книг: мелочи, в которых он вырос вместе со страной, слушая старенькую радиолу. Открытка, изображающая панель приемника, на которой вместо станций значатся вечные ценности: любовь, добро, свобода, дети, мать, равенство, называется "Навсегда"…
– Рисую то, что меня окружало, без оценки, без идеологии, – объясняет художник. – Просто история и немного печали: наше поколение – замыкающие, 21-й век формируем не мы. К счастью. Молодые, судя хотя бы по моим детям, думают о Земле, об экологии. А что было в головах у нас? Сейчас молодежь из Омска рвется в Питер, хотя возможностей там не больше: те же "карьеры" официантов и менеджеров. Но там жить красиво! Наши предки, не читая книг, создавали прекрасную архитектуру. А что мы, такие умные, оставляем детям, кроме мусора и коробок, в которые нужно было как можно больше впихнуть людей?
Идеология, от которой Муратов сознательно бежит, все же просвечивает в его картинках. Этикетка спичечного коробка, на которой ледокол "Ленин" переименован в "Летов" в честь "патриарха" русского панк-рока, лидера группы "Гражданская оборона", родившегося и умершего в Омске. Надпись на открытке про счастливое пионерское детство: "Отстанем и перестанем", перевертыш советского лозунга "Догоним и перегоним Америку!". На черно-буром фоне силуэтов – трафаретная надпись: "В доме художника не говорят о бульдозере", отсылающая к уличной выставке авангардистов 1974 года, ставшей символом противостояния власти и художников.
– На то ты и художник, чтобы владеть эзоповым языком, – говорит Муратов. – Или учись, или рисуй плакаты, посвященные, сам знаешь кому. Всегда поражаюсь, когда государство начинает воевать с художником. Любым – музыкантом, драматургом или режиссером, как Кирилл Серебренников. У него только кисть или смычок, а тут государство с пушками и ракетами. А в детстве не учили слабых не бить?
"Делай арт и бросай его в воду"
Часть большого мира, созданного Муратовым, находится в промышленной зоне Омска на улице Производственной: гаражи, полуразрушенный заводик, покосившиеся одноэтажные хибары по обе стороны пыльной дороги. Старый дом, бывший старым и тридцать лет назад, когда Дамир купил его почти заброшенным, не выбивается из унылого пейзажа: закрытые ставни на покосившихся окнах, облезлые ржавые ворота. Но за ними – другая планета: буйство красок, смешение стилей. Забор сделан из разноцветных дверей, тротуар выстлан красной дорожкой. Стены двух избушек составлены из странной мозаики, в которой смешались времена, страны, творческие направления: куски битых тарелок, фигурки птиц и животных, игрушки, часы, колокольчики, ракушки, колесо сансары, дорожные знаки, сломанная печатная машинка, силуэты индейцев и Виктора Цоя… И над всем этим возлежит огромный нарисованный Будда.
В одном из домиков – кухня для разговоров, в другом – спальня для хозяина и его кота, и обе завешаны картинами, заставлены инсталляциями: работам Дамира тут хорошо. Они – дома, в "Беднотауне": это и мастерская, где работает художник, и клуб, где собираются его друзья, и бесплатная выставочная галерея, куда приезжают гости Омска и забегают соседи за сотней до зарплаты. Муратов построил из хаоса свое маленькое государство свободы, где есть свое место для каждого, кто его ищет, – здесь никогда не бывает пусто даже в отсутствии хозяина.
Моя задача – делать арт и бросать его в воду, а что ты за это получишь, решается не здесь
– "Беднотаун" – это попытка отвоевать свой собственный пейзаж, – рассказывает Дамир. – Очень важно, на что ты будешь смотреть в старости за чашечкой кофе. Соседи мои – обычные обитатели омских окраин: безработные, алкоголики, пенсионеры. На пузырь давно не просят – знают, что не пью, а посмотреть заходят. Дядя Миша вот на пенсию вышел, попросил помочь реализовать детскую мечту. Дал ему подрамничек, кисточку, подсказал, что еще купить, – стал он рисовать березки. Как ты увидишь мир, каким нарисуешь, таким он и будет. Сейчас апргейд делаю – хочу, чтоб к моим 55, наконец, здесь все было как надо.
С легкой руки художника не только его мастерскую, но весь район Производственной в Омске теперь зовут Беднотауном. Другой мастерской у Муратова никогда не было: он до сих пор не стал членом Омского союза художников.
– Мне не интересны лавры и почести, – говорит он. – Нельзя к искусству относиться как к спорту: медали, кубки, мастерские… Моя задача – делать арт и бросать его в воду, а что ты за это получишь, решается не здесь.
На одной из картин Дамира Муратова трава складывается в буквы: "Расти там, где ничего не растет". В ней, как, впрочем, во всех его работах – целая философия. Себя он ассоциирует с … мхом: это растение не только обитает в местах, где не способно выжить ничто другое, но и защищает таежную землю от холода и засухи.
