После начала войны российские власти фактически ввели в стране военную цензуру. Почти все независимые издания в России были заблокированы, многие журналисты, работавших в них, вынужденно покинули страну. Однако даже в таких условиях некоторые редакции продолжает свою работу, честно описывая происходящее в российских регионах. И более того, появляются новые неподцензурные СМИ, которые не боятся говорить правду.
Сибирь.Реалии поговорили с создателями нескольких медиа, начинающих работу в принципиально иных, чем прежде, условиях. Наш новый проект "Такая разная Россия" - площадка для таких независимых региональных редакций, открытая на сайтах Сибирь.Реалии и Север.Реалии; мы будем публиковать самые их интересные материалы, посвященные жизни в разных уголках страны.
"Разговор о будущем нужно начинать уже сейчас"
"Говорит НеМосква" – это проект, который начал работать всего несколько дней назад, 31 октября.
– Наш проект – это попытка говорить о локальных проблемах, о том, что происходит в регионах России, – рассказывает главный редактор "Говорит НеМосква" Виктор Мучник. – И мы при этом понимаем, что множество людей в России сейчас инфицированы пропагандой. С ними разговаривать, пожалуй, бесполезно. Они живут абсолютно в своем мире, и поменять что-то в их головах можно, только если их из этой "секты" изъять и провести детоксикацию их сознания в самом буквальном смысле. Но в то же время в России много людей сомневающихся, колеблющихся, которые пытаются найти объективную информацию, ищут ее. И у меня есть ощущение, что условные "мы" – люди, настроенные критически к нынешнему режиму в России, – не находили раньше и не наши до сих пор языка коммуникации с этими людьми. Как мне кажется, разговоры о местных, локальных проблемах – экологических, экономических, о вопросах местной идентичности – это возможность простроить коммуникацию с этими колеблющимися людьми, живущими в разных российских регионах.
Виктор Мучник
– Вы много лет возглавляли легендарную томскую телекомпанию ТВ2, а после того как власти добились ее закрытия, были главным редактором Агентства новостей ТВ2. Вам тогда удавалось находить общий язык с такими людьми?
– В Томске у нас было умение разговаривать с очень разными людьми, с самыми различными взглядами. И сейчас я и мои коллеги пытаемся масштабировать это понимание провинции, чтобы попытаться через "Говорит НеМосква" наладить разговор с этими людьми.
Прежде всего, это, конечно, разговор о настоящем. Но не менее важно и обращение к опыту прошлого, к попыткам выстроить взаимоотношения региона и государства иначе, чем у нас это исторически заведено. Для меня в этом смысле важен опыт сибирского областничества и очень любимого мною Григория Николаевича Потанина (один из идеологов и основателей сибирского областничества. – Прим. С.Р.). Но ведь такие фигуры и идеи – они были не только у нас, в Сибири. Найти все это, про все это поговорить – это и есть обращение к опыту прошлого.
"Говорит НеМосква" – это также и разговор о будущем. На одной девятой части суши после краха государства РФ в его нынешнем виде будет строиться нечто новое. Что будет строиться, каким оно будет – разговор про это нужно начинать уже сейчас.
Я убежден, что построить это новое можно будет только снизу. В России любые попытки строительства сверху заканчиваются тем, что выходит автомат Калашникова. Получается радищевское "чудище – обло, озорно, огромно", жрущее людей. Империя, одним словом. Нужно все-таки попробовать обустроить эту одну девятую части суши снизу. Ведь главным достоинством этого пространства является громадное разнообразие, способность людей – разных, непохожих – выстраивать друг с другом не только негативные коммуникации, умение жить вместе. Если все мы попытаемся строить новое общество снизу, может быть, в конечном счете у нас и получится что-то более человечное. Разговор о локальных проблемах, на мой взгляд, является как раз необходимой предпосылкой большого разговора о будущем. Нам предстоит найти ответы на вопросы, кто мы, местные, какие мы, какие у нас интересы и как их нужно отстаивать.
Задача "Говорит НеМосква" – замещать совершенно идиотскую, имперскую информационную повестку, которая идет сверху, другой – местной, нормальной. Беда наших людей в том, что значительная часть инфицирована всей этой мерзостью, которая сыплется сверху. Они могут часами рассуждать про события в Сирии или в Украине – для них это очень важно, потому что это как раз то, что непрерывным потоком льется из телевизора, – и при этом совершенно ничего не знать о том, как государство тратит налоги, которые они платят. А надо, чтобы люди об этом думали!
– Когда многие столичные журналисты и блогеры говорят о "глубинном народе", складывается ощущение, что они вообще не имеют представления, что за люди живут за Уралом. Вы не боитесь повторить ту же ошибку, поскольку с опытом работы в Томске можете не знать, что происходит на Камчатке или в бурятском поселке?
– Мой томский опыт – он важен, от него никуда не денешься. Однако "Говорит НеМосква" – это редакция, которая объединяет разных людей из разных регионов России с общим пониманием профессии и проблем страны. Это люди из самых разных мест, что называется, от Калининграда до Владивостока, объединенные общей идеей. И наши корреспонденты, работающие на местах, как я предполагаю, хорошо эти места чувствуют и понимают. Кроме того, у нас есть договоренность о кооперации и взаимодействии с коллегами из различных местных медиа: мы давно в профессии и со многими знакомы. Поэтому я надеюсь, что наш взгляд на ситуацию будет достаточно широким.
– И вы сами, и многие журналисты были вынуждены уехать из России после начала войны. Насколько удается оставаться в контексте, не терять связь с регионами?
– Работать удаленно, конечно, сложнее, чем если бы мы были на месте. Но в каком-то смысле и проще, потому что, оставаясь в России, я как редактор вынужден был бы существенно больше приспосабливаться к нынешним российским правовым реалиям, чем это необходимо мне сейчас. Я чувствую себя достаточно свободно. Собственно, я и раньше не особенно стеснял себя российскими законами, касающимися медиа, поскольку они безумны, а теперь уж и вовсе не намерен этого делать.
Что же касается наших корреспондентов, которые остаются в России, они будут работать анонимно. С каждым из них у нас состоялся подробный разговор о мерах, которые необходимо принимать, чтобы обеспечить свою личную безопасность от государства. Мы понимаем, что риски есть, и очень внимательно к ним относимся. А все наши корреспонденты взрослые люди и трезво эти риски оценивают.
– Многие издания, созданные для освещения жизни регионов, больше всего читают в столицах. Есть ли опасность, что "Говорит НеМосква" тоже будут читать в основном жители столиц, а не люди из регионов, с которыми вы пытаетесь говорить?
– Не вижу ничего дурного в том, что люди в Москве пытаются узнать, как живут люди в регионах. У нас на сайте ТВ2 тоже в свое время была значительная доля московской аудитории. Если у "Говорит НеМосква" также появятся читатели в Москве – а первые московские реакции на наши тексты уже есть, – ничего дурного я в этом не нахожу.
Вообще говоря, Москва – это такой же регион, если отбросить его столичность, со своими, очень интересными особенностями. Проблема лишь в том, что информационная повестка традиционно была перекошена в столичную сторону. Был очень небольшой промежуток времени – 90-е годы, самое начало нулевых, когда локальная тематика стала важной, но потом все снова смяло государственным катком. И я надеюсь – мы приложим к этому усилия, – что "Говорит НеМосква" сможет найти свою аудиторию в регионах и говорить с ней понятным и интересным для нее языком.
Смотри также "Люди Байкала". Региональное СМИ, которое не боится"Насилием пропитана вся наша жизнь"
Проект "Черта" запустился 12 января 2022 года, за полтора месяца до начала войны.
– В начале идея медиа была – описать насилие в России во всех его видах, изучить его причины, все формы и способы проявления, понять, как его можно уменьшить. Мы знаем, что насилием пронизана практически вся наша жизнь: при рождении, в детском саду, школе, университете, на тусовках, на работе, улице, в закрытых учреждениях, в семье и т.д. Отдельный вид – ментовское и в широком смысле государственное насилие. Предполагаю, что с тем или иным видом насилия сталкивался каждый в течение жизни, – рассказывает основатель и главный редактор издания "Черта" Илья Панин. – Что с этим делать? Как его уменьшить? Для начала назвать вещи своими именами, описывать, как оно происходит, попытаться очертить (простите за каламбур) грань между насилием и ненасилием. Как можно вырваться из круга насилия, на что опереться, где найти помощь, почему это не норма, даже если мы к ней привыкли.
Илья Панин
– Как изменились задачи вашего издания после начала войны?
– Утром 24 февраля мы поняли, что не можем не говорить о войне, поскольку это насилие в самом гипертрофированном его виде. Начали освещать войну и продолжаем делать это ежедневно.
Мы не лезем в военную аналитику, не показываем движение фронтов и не анализируем выступление военных или политиков. Мы – про людей. Рассказываем их истории и даем голос тем, к кому пришла эта война, или тем, кто через нее прошел. Через личный опыт, трагичный, болезненный, стараемся показать, что война сама по себе преступление. Она чудовищна в любом виде.
Возможно, кто-то, прочитав наш материал, задумается: может, не стоит идти воевать, и может, не стоит все это поддерживать? Если задумаются хотя бы некоторые, значит, мы работаем не зря. По крайней мере, еще до блокировки нашего медиа в России большой популярностью пользовались материалы о том, как можно отказаться от участия в боевых действиях.
– Вам и остальной редакции "Черты" пришлось уехать из России. Возможно ли писать о том, что происходит в стране, когда вы сами находитесь за ее пределами?
– Мы ежедневно говорим об этом с коллегами, и как мне кажется, в нашем случае проблемы в этом нет. Мы все время поддерживаем тесную связь с оставшимися близкими, знакомыми, всегда пытаемся понять, как выглядят улицы, о чем говорят люди в очередях, в магазине, на детской площадке и т.д. К тому же часть наших внештатных авторов все еще находятся в России, у них точно связь с реальностью не потеряна, хотя они работают под огромнейшим давлением и рисками. Большинство из них публикуются анонимно – это необходимая базовая защита сейчас.
– В "Черте" много региональной повестки. Как вы считаете, насколько важно сейчас показывать то, что происходит в регионах?
– Мне не совсем понятно деление на "региональную" и "столичную" повестку. Мы же пишем о конкретных проблемах, а они есть по всей стране. Значит, и писать мы должны из самых разных точек.
Надеюсь, мы видим происходящее на местах не столичными глазами, поскольку делаем это с помощью местных корреспондентов, которые хорошо знают свои регионы, понимают их особенности и нюансы. Хочу еще раз подчеркнуть, что насилием пропитана вся наша жизнь, эта проблема существует везде, и нельзя фокусироваться на чем-то одном.
Смотри также "Я понял, что больше ничего не существует". Соучредитель "Тайги.инфо" покинул Россию"Святая вера в вождя – большая и трудноискоренимая беда"
Издание "Верстка" начало работать 26 апреля, а уже 14 июня было заблокировано в России.
– У нас нет узкой аудитории, поскольку мы занимаемся общественно-политической повесткой, а после начала войны она стала касаться всех без исключения, – говорит основательница и главный редактор "Верстки" Лола Тагаева. – Теперь стало совершенно ясно, что пассивная позиция не приводит ни к чему хорошему, и необходимо быть в курсе, что происходит в обществе, в политике. Поэтому я думаю, что у нас достаточно широкий круг читателей – это все, до кого мы можем сейчас дотянуться.
При этом я отдаю себе отчет, что люди, которые 20 лет "употребляли" пропаганду, в какой-то степени схожи с сектантами. И большая часть из них продолжит свято верить в то, что по телевизору им говорят одну лишь правду, даже если представить им многочисленные доказательства обратного. Эта святая вера в вождя – большая и трудноискоренимая беда. Но мы должны все равно работать как медиа и показывать, что со страной происходит что-то не то.
Лола Тагаева
– Однако задачу переубедить "сектантов" вы себе не ставите?
– В первую очередь мы говорим с теми, кто не знает, но хочет знать. Для нас максимально важны именно эти люди. Потому что, если рассуждать с точки зрения журналистики, мы вообще не должны ставить себе задачу кого-либо в чем-либо убеждать. Мы занимаемся информированием. Другой вопрос, что на фоне того, что делает государственная пропаганда, любая объективная информация выглядит как попытка убедить людей в том, что из официальных источников им говорят неправду. Просто называть вещи своими именами сегодня уже означает противостоять государственной пропаганде.
– Насколько важно в такой ситуации говорить о том, что происходит в регионах России?
– Регионы – это и есть Россия. Поэтому я не вижу здесь какого-то разделения, что, мол, есть журналистика про регионы и журналистика не про регионы. Есть журналистика про Россию. И хотя у нас небольшая команда, мы стараемся по мере возможности раскапывать и показывать те темы, которые есть в регионах страны. Собственно, это и есть жизнь и то, как на нее влияет война.
– Вы не считаете, что жителей столицы и, допустим, какого-нибудь маленького сибирского городка волнует несколько разная проблематика?
– Мне кажется, что беда сейчас у нас общая, она одна, глобальная. Я имею в виду существующий политический режим и то, что он делает с нашим народом. И мы говорим об общей для всех проблеме. Но при этом, конечно, понимаем, что разница в доходах и возможностях у жителей столиц и регионов огромная. Однако исключение здесь – это как раз жители столиц, а не жители регионов. Это скорее они отдельная тема, а не наоборот.
– Как вам кажется, люди из регионов осознают, что у них другая жизнь?
– Мы можем ориентироваться в первую очередь на то, что пишут нам в комментариях наши читатели. Они говорят спасибо, что о нас пишете, что освещаете наши проблемы. И, конечно же, они отличают уровень жизни и уровень проблем. Много раз уже высмеивались москвичи, которые убегают от мобилизации и жалуются, что не могут найти в других странах такой же уровень сервиса, как в Москве. Для большинства людей из регионов стоит другая задача – просто спасти свою жизнь.
– Насколько тяжело сейчас найти журналистов, готовых сотрудничать с независимым изданием?
– Мы не ищем людей, они приходят к нам сами. Приходят, потому что видят, что мы работаем на передовой и делаем продукт хорошего уровня. При этом я отдаю себе отчет, насколько это опасно для журналистов – оставаться в регионах и продолжать работать. Здесь никаких сомнений нет. Но я вижу, что люди все равно продолжают делать свое дело.
Хотя, конечно, многие уезжают. Однако сегодняшние реалии таковы, что нельзя сказать, что региональная журналистика заканчивается после отъезда из страны. У журналиста остается много контактов, есть наработанные каналы информации, а коммуникации могут быть организованы через мессенджеры.
– А какой была ваша личная мотивация открыть "Верстку" после начала войны, когда многие решили "отсидеться" и "переждать"?
– Мне показалось, что журналистику убивают в тот самый момент, когда она должна говорить громче всех и работать больше всех, чтобы зафиксировать в это историческое время то, что происходит в стране, чтобы эти события никуда не ушли, не пропали. Это раз. С другой стороны, нужно продолжать рассказывать правду, поскольку госпропаганда, как я считаю, работает на обесчеловечивание своих зрителей и читателей. Появляются шовинистские настроения, ненависть к другим нациям – а все это, безусловно, абсолютное зло. Иногда мне даже кажется, что мы, журналисты, сражаемся за души людей. Может, это слишком пафосно звучит, но я правда так думаю.
Смотри также "Будем выходить, пока не арестуют". Приморское СМИ преследуют за тексты о войне с Украиной"Мы наблюдаем кризис российской либеральной журналистики"
Издание "Беда" запустилось 30 июня. Над ним работает команда журналистов, переводчиков, антропологов и исследователей, не раскрывающая своих имен.
– "Беда" – это исследовательский журнал. Объектом изучения мы выбрали то, что называем "российским имперским проектом", – рассказывает один из создателей медиа. – В качестве синонима можно использовать "русский мир" – это идеологические и политические инструменты завоевания, контроля и насилия, которые использует российское государство в разных формах в течение всей своей истории. Нам интересно тщательно разобрать механизмы работы этих инструментов, их последствия, освещать существующие и только формирующиеся методы сопротивления.
Мы также хотели бы, чтобы наши материалы были доступными для широкой аудитории, поэтому стараемся снижать академичность языка, а там, где сделать это не получается, добавляем всплывающие подсказки с объяснениями терминов.
– Почему вы решили открыть медиа после начала войны, когда это стало совсем опасно?
– Полномасштабное вторжение России в Украину оголило российский колониализм и его геноцидальные стратегии, и нам было важно говорить о нем как о системном явлении, а не о волюнтаризме одного правителя. Мы решили собрать массив текстов, статей, информации на тему, которая в русскоязычном пространстве особо не проработана. Чтобы минимизировать риски, мы обратились к помощи юристов и специалистов по информационной безопасности и разработали специальные протоколы, которые стараемся соблюдать.
– Насколько сложно освещать региональную повестку, находясь вне страны? Удается ли оставаться в контексте происходящего?
– Нам не нравится сама идея "региона" – у тех же национальных республик есть собственная яркая идентичность, почему они должны быть каким-то регионом и вообще чьим регионом? Выстраивание "отношений" между "центром" и "периферией" – тот же самый инструмент контроля. От такого мировоззрения мы предлагаем потихоньку избавляться.
Отвечая на ваш вопрос, здесь есть важная деталь – работа "Беды" сильно отличается от работы новостного или репортерского издания. Нам не нужно постить ежедневные новости, у нас просто другой профиль. Часто мы работаем с архивами, которые доступны из любой точки мира. Когда пишем о каких-то географиях, по которым у нас нет экспертизы, всегда стараемся привлекать тех, у кого она есть.
При этом мы видим, что абсолютное большинство крупных медиа в России говорят из центра и воспроизводят все колониальные штампы и тропы – даже на уровне языка. И у всех этих людей есть огромные медийные ресурсы, несопоставимые, например, с возможностями этнических активистских сообществ, голоса которых часто теряются в потоке. Такая москвацентричность оправдывается идеями капитализма ("сперва добейтесь") и просвещения ("мы образованные и лучше разбираемся") – это что-то вроде опор российского имперского мышления. Эту ситуацию необходимо менять.
В целом нам кажется, что сейчас мы наблюдаем кризис российской либеральной журналистики – и он является отражением кризиса российской либеральной идеи в целом. Сейчас стало очевидно, что, к сожалению, мировоззрение многих политических и общественных деятелей, у которых есть обширные платформы для вещания, на самом деле во многом сходится с идеями "русского мира". Одни говорят, что русские и украинцы, по сути, все-таки один народ. Вторые что-то там кричат про "диких нерусских", которые якобы насилуют всех, кого видят. Третьи обрушиваются с высокомерной критикой на уровень обслуживания в чужой стране, не осознавая, что сами являются частью проблемы. И так далее.
– Насколько велика разница между интересами метрополии и колоний, которыми, по факту, являются российские регионы?
– Не все "регионы" – колонии. Колонии – завоеванные, отнятые у коренных народов земли. За красивыми словами типа "освоения" Сибири либо обретения выхода к Черному или Балтийскому морю скрывается жестокая колониальная политика: подавление восстаний, русификация, христианизация, уничтожение культуры и истории, по сути, этноцид и геноцид. Это и есть настоящая колонизация, которую нужно вписать в учебники истории для будущих поколений.
Но также есть локальности в составе РФ (хоть их и гораздо меньше, чем колонизированных), которые не были завоеваны подобным путем и, тем не менее, страдают от токсичных и авторитарных отношений с Москвой. Искаженное представление Кремля о федеративности и гиперцентрализация – все это ненормально, и так быть не должно, но само по себе это не колонизация. За точным и неметафоричным использованием этих понятий важно следить и не допускать подмены понятий, иначе сама деколониальная борьба начнет превращаться в метафору, терять свой смысл и преобразовательный потенциал.
Историческая ответственность чрезвычайно важна: только зная свое прошлое и прошлое тех, кто живет с тобой в одной или соседних географиях, можно попытаться наладить действительно равный диалог.